Ребенок в детском доме. Как живут дети в детских домах? Детдомовские дети в школе. Пусть всегда будет мама Как укачивают детей в доме малютки

Я ничего не знаю про американских усыновителей. Зато знаю кое-что про шведских, а в контексте "продажи наших собственных детей за границу" это в принципе одно и то же. Так вот, мне посчастливилось в течение нескольких лет поработать переводчиком у шведов, приезжавших сюда усыновлять детей. И ни один вид деятельности ни до ни после не приносил мне такого удовлетворения и ощущения нужности и важности того, что я делаю. Прошло больше десяти лет, а я до сих пор помню почти все супружеские пары, с которыми довелось работать. И всех вспоминаю с теплом и благодарностью.

Ванечка

Больше всего, естественно, запомнились первые - Кристина и Юхан, высокие, красивые люди, обоим около сорока. Они привезли в подарок дому малютки кучу памперсов, игрушек и конфеты для персонала. Я вела их по облупленным, пропахшим старьем коридорам Серпуховского детского дома, и от стыда вжимала голову в плечи. В детдом я попала впервые.

Нас проводили в большую комнату, уставленную детскими кроватками. В них лежали младенцы в посеревших ползунках. На полу, на горшке сидел малыш постарше и равнодушно взирал на нас снизу вверх. Напротив ребенка на детском стульчике примерно в такой же позе, как он, сидела нянечка и буравила малыша мрачным, полным решимости взглядом. Было ясно, что, не удовлетворив ее ожидания, с горшка ребенок не сойдет. Несмотря на большое количество детей, в комнате стояла мертвая тишина. Казалось, ни у нянечки, ни у детей просто не было сил издавать звуки. Позже мне рассказали, что дети в детдомах практически не плачут - зачем? все равно никто не придет.

Мы подошли к одной из многочисленных кроваток. "А вот и Ванечка!" В кроватке лежал крохотный малыш с не просто бледным, а совершенно голубым лицом ребенка, никогда не бывавшего на свежем воздухе. На вид ему было месяца четыре. Кристина взяла ребенка на руки. Головку Ванечка держал плохо, смотрел безучастно и вообще никакого интереса к происходившему не выражал. Если бы не открытые глаза, его вполне можно было принять за покойника. Медсестра зачитала медицинскую карту: "бронхит, пневмония, курс антибиотиков, еще один курс антибиотиков... У матери сифилис..." Оказалось, что Ванечке ВОСЕМЬ месяцев! "Не жилец..." - подумала я. Кристина склонилась над ребенком и изо всех сил старалась спрятать за его макушкой заплаканные глаза. Она была в шоке от всего увиденного, но боялась своими слезами обидеть нас, граждан великой державы.

По протоколу ребенка следовало отвезти в фотоателье и сфотографировать - в вертикальном положении с поднятой головой и взглядом, устремленным в камеру. Задача казалась невыполнимой. Помню, как я прыгала за спиной фотографа и щелкала пальцами, отчаянно пытаясь хоть на мгновение пробудить у малыша интерес к происходящему. Все было бесполезно - Ванечка на руках у Кристины все ниже клонил голову к плечу, а глаза его все так же безучастно смотрели в сторону. Счастье, что фотограф попался понимающий. Уж не помню, что он такое придумал, но в результате долгих мучений фото все же было сделано: голова на боку, но по крайней мере глаза смотрят в объектив. И на том спасибо.

Мне было страшно жалко Кристину и Юхана, жалко их надежд, времени, сил, денег. "Ольга, ребенок безнадежный. Неужели они не понимают?" - рапортовала я в тот же день руководителю центра усыновления. Нет, они не понимали. Поставив галочки и подписи во всех необходимых документах, они через месяц приехали снова - теперь уже для того, чтобы забрать Ваню с собой. Ему было уже больше девяти месяцев, но на вид он был все такой же - бледный, вялый, маленький, неподвижный, молчащий. "Безумцы", - снова подумала я. А по дороге в аэропорт Кристина позвонила Ольге: "Ваня поет! Послушай!" В трубке раздалось тихое мяуканье. Ванечка гулил, впервые в жизни.

Через год они прислали фотографии с Ваниного дня рождения. Узнать в карапузе, уверенно стоящем на пухлых ножках, прежнего доходягу было совершенно невозможно. За год он догнал своих сверстников и ничем (во всяком случае, внешне) от них не отличался.

Это не сусальная история со счастливым концом. Я не знаю, как сложилась и сложится Ванина дальнейшая судьба и к каким необратимым последствиям приведут первые 9 месяцев жизни, проведенные им в детском доме. И все-таки... своей жизнью он обязан не родине, а бездетной паре из Швеции, не побрезговавшей ребенком с отставанием в развитии, сыном проститутки-сифилитички. И эти шведы, "купившие нашего ребенка", никогда не назовут его своей собственностью. Кстати, они собирались, когда Ваня подрастет, непременно привезти его в Россию - ребенок, по их мнению, должен знать, откуда он родом.

Танюха

Анна и Ёран привезли с собой трехлетнего Виктора, усыновленного полтора года назад. «Виктор, зачем мы приехали в Россию?» - спросила Анна, представляя его мне. - «Чтобы познакомиться с моей сестренкой!» Шведская речь в устах этого малыша с нижегородско-вологодской внешностью звучала как-то противоестественно. Я так и не смогла привыкнуть к тому, что он совсем не помнит своего родного языка, даже попыталась как-то заговорить с ним по-русски. Он взглянул на меня с изумлением.

Путь наш лежал в Вологду, именно там обитала «сестренка» Таня. Прибыв в пункт назначения ранним утром, мы первым делом отправились в гостиницу. После ночи в поезде все чувствовали себя разбитыми, особенно Виктор. Хотелось передохнуть, прежде чем отправляться в дом малютки. Тем более что впереди ждал еще один ночной переезд - обратно в Москву. В нашем распоряжении было часов восемь. Да больше и не надо. Познакомиться с девочкой, перекусить, уложить Виктора днем поспать - и все, можно в обратный путь.

В гостинице нас поджидал первый сюрприз. «А вы своих иностранцев зарегистрировали в милиции?» - огорошила меня вопросом барышня на ресепшене. «Послушайте, мы здесь меньше чем на сутки, вечером уезжаем. Номер нужен только для того, чтобы ребенок мог отдохнуть», - попыталась возразить я. «Ничего не знаю. У нас иностранных гостей полагается регистрировать. Иначе не заселю, не имею права».

Оставив чемоданы в вестибюле, мы ринулись в милицию. Беготня по улицам чужого города в поисках такси, затем - по коридорам отделения милиции, затем в поисках кафе, чтобы накормить оголодавшего ребенка, затем снова перепалка с барышней на ресепшене, которой что-то не понравилось в иностранных паспортах... После трех часов нервотрепки мы, наконец, побросали чемоданы в номер и совершенно измотанные отправились на встречу с «сестренкой».

В доме малютки нас встретили не более любезно, чем в гостинице. «Скажите вашим шведам, что русские усыновители у нас рассматриваются вне очереди. Если в ближайшее время появится русская пара, она и получит девочку», - мрачно буркнула мне важная дама в белом халате. «Почему же вы только сейчас об этом говорите? - вознегодовала я. - Предупредили бы раньше, мы бы к вам не поехали. У вас полон дом сирот, зачем устраивать нездоровый ажиотаж вокруг одной девочки? Предложите другой паре другого ребенка.» - «Ладно, пусть идут знакомиться, раз уж приехали», - снизошла дама в халате. Мне показалось, что я ее убедила и теперь все будет хорошо.

Вологодский дом малютки был полной противоположностью серпуховскому. Уютное чистенькое здание, светлые комнаты со свежим ремонтом. Дети ухоженные, крепкие. День был летний, солнечный. Мимо нас на прогулку прошествовала вереница карапузов с ведерками и лопатками. Многие были босиком! «Закаляем, - сказала медсестра. - Чтоб зимой меньше болели».

Полуторогодовалая Танюша оказалась черноглазой красавицей, кровь с молоком. Когда мы вошли в комнату, она сидела за столиком и кормила куклу с ложечки. Я и моргнуть не успела, как Ёран уже стоял перед Таней на четвереньках, а она с королевским видом тыкала ему в рот кукольную ложку и смеялась. «Эмоциональный контакт установлен», - вспомнилась мне формулировка из протокола, заполнявшегося каждый раз после знакомства усыновителей с ребенком. «Он давно мечтал о дочке», - шепнула Анна. Сама она, стоя с Виктором на руках, слушала медсестру, зачитывавшую нам историю развития. Танюха была практически здорова. В ее карте не значилось ни одного курса антибиотиков, ни одного бронхита и вообще ничего серьезного - случай для дома малютки просто исключительный.

Ёрану танюхина медицинская карта была совершенно неинтересна. Поев вместе с куклой, он усадил девочку на колени, и они вместе начали рисовать. Потом - играть в прятки. Не знаю, сколько это могло бы продолжаться, но Виктор, измученный мытарствами дня, поднял такой рев, что нам пришлось срочно покинуть помещение. «Пожалуйста, не предлагайте Танюшу другим усыновителям», - нижайше попросила я на прощание даму в белом халате.
В машине Виктор немножко успокоился и снова вспомнил о цели своего приезда.
- «Папа, а где же сестренка?»
- «Сестренка осталась в детском доме». У Ёрана горели глаза, он помолодел лет на десять.
- «А почему она не поехала с нами?»
- «Потерпи. В следующий раз мы заберем ее с собой».
- «Скоро?»
- «Да, малыш, скоро. Теперь уже совсем скоро».

На следующий день они улетели домой, а через месяц я узнала, что органы опеки отказали Анне и Ёрану в усыновлении Тани. Нашлась русская пара, пожелавшая принять ее в свою семью. Удивительное совпадение: полтора года не находилась, а тут вдруг - раз, и нашлась. Уж не знаю, чем это объяснить. То ли случайностью, то ли патриотичностью вологодских чиновников, то ли жаждой показать иностранцам кукиш в кармане. Последнее, во всяком случае, им удалось на славу.

Давно уже для многих не новость, что в современной России семья находится под постоянной угрозой отрицательно мотивированного и разрушительного вмешательства государственных структур. Беспредел, творимый органами опеки и попечительства, якобы проявляющими заботу о детях, стал темой не только отдельных разговоров или публикаций в прессе – в защиту семьи проводятся конференции, на которых делаются попытки, как минимум, прояснить ситуацию. На одном из таких мероприятий, прошедшем недавно в Санкт-Петербурге в помещении ИТАР-ТАСС, конференции под названием «Семья — презумпция невиновности» среди прочих была поднята и довольно новая тема: оказывается, у семей, где есть так называемые «особые» дети, и в этой связи тоже есть свои особые проблемы.

Весь этот непонятный «цирк»

Одна из них – это настоятельные попытки врачей сразу после рождения ребенка с явными признаками инвалидности склонить его родителей к отказу от него. Вот один из типичных рассказов женщин, подвергшихся такому давлению. О том, что случилось с ней и с ее ребенком в больнице, куда их перевели после роддома, рассказывает Надежда Пирогова:

— Н.П.: У меня были сложные роды. Когда родился мой сын Макар, мы сразу попали в реанимацию и провели там две недели. Основной диагноз Макара: гипоксически-ишемическое поражение центральной нервной системы. Наш лечащий врач нам сразу сказала, что ребенок тяжелый, долго он не проживет, в течение года может умереть. Она предложила нам сдать Макара в Дом ребенка, дескать, там за ним будет квалифицированный уход. В принципе, она не настаивала, но предложила нам такое несколько раз, говорила, что мы молодая семья, что у нас еще будут дети и так далее. Потом Макара перевели в отделение неврологии новорожденных и недоношенных детей в другую больницу. Там и начался весь этот непонятный «цирк». Заведующая отделением пыталась прямо-таки заставить нас отказаться от ребенка. Практически каждый день она вызывала меня к себе в кабинет и рассказывала, что, по ее мнению, ждет меня, если я не откажусь от ребенка. Она говорила, что от меня уйдет муж, что от меня откажутся все мои родственники, друзья, что я останусь один на один с больным ребенком. Говорила так: «Будешь таскать на себе мешок с костями». Мужа моего она тоже пыталась убедить, говорила, что мы не справимся с таким ребенком. Она хороший психолог – у нас состояние было тяжелое, мы вообще не понимали, что происходит. Приходили специалисты, которые подтверждали ее слова. Вместе с мужем по инициативе этих врачей мы ходили к начмеду больницы, которая нас тоже убеждала отказаться от ребенка, обещала подобрать очень хороший Дом малютки. Нас смотрел нейрохирург, известный в Санкт-Петербурге специалист, от него мы услышали такое же предложение.

— Речь шла о какой форме отказа? Вам предлагали временно или навсегда отказаться от ребенка?
— Н. П.: Она предлагала на выбор. Говорила, что мы можем отдать ребенка, но приходить, чтобы за ним ухаживать.

— Когда закончилось давление на вас?
— Н. П.: Как только мы ушли из больницы. Уходя из больницы, мы написали расписку, что забираем ребенка под свою ответственность, что понимаем тяжесть его состояния, что мы не медицинские работники, что если что-то с ребенком случится, то мы понесем ответственность. Нам сказали, что нас будут проверять вплоть до прокуратуры. По их словам, мы не можем обеспечить ребенку необходимый медицинский уход, а в Доме малютки этот уход за ним будет. Но единственное, чему мне пришлось научиться – это пользоваться зондом для кормления Макара, потому что он не может глотать. И все, больше никакого специального ухода за ним не нужно. А так – он может заболеть, простудиться, как и любой ребенок. И более вероятно, что он заболел бы в Доме малютки. Сейчас Макару два года и девять месяцев.

Эта врач так относилась ко всем мамам, даже к тем, у чьих детей не такие серьезные проблемы – просто обычные недоношенные детки. Она говорила этим мамам: «У вас ребенок глубоко недоношенный». И как артистка… (изображает наигранный драматизм в голосе – И. Л.). Употребляла свое любимое выражение «глубоко недоношенный» и сразу начинала рассказывать, что якобы ждет маму в будущем.

— На вашей памяти были случаи отказов от детей?
— Н. П.: Был один случай временного отказа – именно под ее давлением.

Неправильное милосердие

Интересно, что лет 15 назад были нередки случаи, когда медперсонал больницы намеренно скрывал степень тяжести диагноза новорожденного, чтобы не напугать родителей и не вызвать у них желание отказаться от ребенка, пока они еще не успели к нему привыкнуть. Нынче мы можем видеть полностью противоположную позицию врачей. Рассуждения типа «родишь другого, здорового» можно было услышать и раньше, но речь идет именно о систематических попытках заставить родителей оставить больного ребенка на попечение государства. Возможно, мы имеем дело всего лишь с распространенными частными случаями, с неким ненормальным поведением отдельных врачей. Но, к сожалению, тут, как и с неправомерными действиями органов опеки и попечительства, в отношении, например, малообеспеченных семей есть опасность, что это может перерасти в тенденцию. То, что история Надежды Пироговой и ее сына – далеко не единственная подобная, подтверждает Светлана Гусева, председатель общественного объединения матерей-сиделок «Матери мира», сама являющаяся матерью особого ребенка:

— Если у женщины рождается ребенок с тяжелым диагнозом, то сразу же начинается бой. Первым делом на женщину набрасываются и предлагают отказаться. Обычно тяжелый ребенок после рождения долго находится в больнице, и за это время на мать оказывается очень сильное давление: ежедневно ее убеждают в том, что она должна определить ребенка в государственное учреждение. Я сама свидетель: матерей вызывают в кабинет, доводят до истерики, объясняют, что их дети – растения, требующие постоянного ухода, пугают затратами на лекарства, врачей, уголовной ответственностью, если что-то случится с ребенком. Разными методами убеждают, обманывают. Обман состоит в том, что на самом деле наши дети могут жить дома – при хорошем уходе. Да, нам очень тяжело, да, нам нужны социальные работники. Но то, что если ребенок умрет в силу естественных причин, и родители понесут за это ответственность – это ложь. А врачи вгоняют матерей в шоковое состояние. И часто я вижу, что если мамы поддаются на их убеждения, то отказываются уже навсегда. Официально родителям дается полгода для принятия решения и подписания документов – а ребенок в это время уже находится в Доме малютки. Единицы из отказавшихся впоследствии все же забирают ребенка домой. Я знаю только одну такую маму – она полгода ездила в Дом малютки, смотрела, как ее дочь лежит в кровати никому не нужная, истощенная, обколотая психотропными препаратами (чтоб не кричала) – и решила ее забрать. Сейчас, хотя эта девочка и в тяжелом состоянии, но у нее нормальный вес, она улыбчивая, живет в семье, с мамой и с папой. Хотя когда эта мама забирала дочь, ей многие говорили: «Зачем тебе так мучаться? Пусть лежит и смотрит в потолок». На самом деле, это кощунство, когда такие дети просто лежат в кроватях и смотрят в потолок. Еще называется это очень интересно – отделение милосердия. Но как это далеко от милосердия!

— На вас тоже оказывали давление, убеждая отказаться от ребенка?
— С. Г.: Когда моему сыну был поставлен точный диагноз, мне сразу сказали: «Хотите сдать? Вперед!» Очень легко. Первая позиция врача в такой ситуации – предложить отказ от ребенка. Когда потом я пошла в роддом поднимать документы, там даже удивились: «А что, этот ребенок дома?» И часто слышу такое от медиков по поводу других детей. Якобы такие дети не могут находиться дома по состоянию здоровья. Мне кажется, врачи поступают так, будто дети-инвалиды опасны и находиться в обществе не могут.

— Как вы думаете, зачем врачам нужно, чтобы дети с тяжелыми диагнозами непременно попадали в государственные учреждения, а не оставались в семьях?
— С. Г.: У них есть система, и они не хотят, чтобы эта система менялась. Чем больше тяжелых детей будет оставаться в семьях, тем скорее перестанут работать специальные учреждения. Я разговаривала с массажисткой, которая 20 лет отработала в Доме малютки. Она взахлеб рассказывала, как медперсоналу там хорошо, как при закрытии таких учреждений люди теряют привычное место работы. Говорила: «А зачем таким детям жить дома? Место им там. Это же так замечательно – отдала, и живи своей жизнью, работай, рожай других». Так что это — корпоративные интересы. Это поддержка той системы, основы которой были заложены давно, и работники той системы хотят, чтобы все так и продолжалось. По идее же наоборот, именно врачи вместе с матерями должны встать на защиту таких детей, чтобы такие эти дети не проводили всю жизнь, лежа в кровати. Но пока врачи считают, что наши дети умственно отсталые и бесперспективные. Это потребительское отношение. Такой ребенок – человек со своей судьбой, со своей душой. А эти «палаты милосердия» — насмешка над замыслом Господа Бога. Милосердие – это когда мать такого ребенка имеет государственную поддержку, а сам ребенок живет в обществе наравне с остальными. В Европе почему общее качество жизни выше? В частности потому, что там высокий уровень социального обеспечения людей с ограниченными возможностями. Забота о таких детях – причина разработок новых технических приспособлений, новых методик, новых лекарств. Особые люди развивают общество. А у нас ошибочное отношение к проблеме еще с давних времен: такие дети должны находиться в специализированных домах, а матери должны работать.

— Могут ли попытаться оказать такое же давление на мать позже, когда ребенок уже будет жить дома? Могут ли тут вмешаться органы опеки и попечительства и попытаться забрать ребенка в специальное учреждение?
— С. Г.: Конечно, могут. Если врач из поликлиники решит, что мать как-то не так ухаживает за ребенком или что у них не очень чисто дома, он может сообщить в органы опеки. И никто не учитывает, что у матери депрессия, нехватка денег, личные трагедии. Никто не будет об этом думать, просто заберут ребенка и все. Надо сказать еще вот о чем: не так давно были приняты странные законы. Во-первых, когда инвалиду исполняет 18 лет, его мать становится опекуном. А опекуну государство поддержку не оказывает. Во-вторых, теперь родители должны брать разрешение в органах опеки и попечительства на получение пенсии своего ребенка-инвалида. В-третьих, надо брать в тех же органах опеки разрешение на то, чтобы снять со счета ребенка сумму, потраченную родителями на приобретение технических средств. Это говорит о том, что ребенок-инвалид не твой, а государственный, а тебе разрешают о нем заботиться. Получается, ребенок как бы уже изначально принадлежит учреждению. То есть ребенок-инвалид перестает быть свободным гражданином, имеющим право на семью. Наши органы опеки и попечительства – это чисто юридическая структура, которая занимается выдачей документов. От опеки, как таковой, там ничего нет.

«Не каждый хочет иметь дома инвалида»

Организаторы конференции «Семья – презумпция невиновности» пытались позвать на встречу и некоторых врачей: приглашения для них были переданы уполномоченному по правам детей в Санкт-Петербурге Светлане Агапитовой. Однако никто из троих них в ИТАР-ТАСС не присутствовал. Справедливости ради я встретился с заведующей отделением неврологии новорожденных и недоношенных детей одной из детских городских больниц в ее рабочем кабинете и задал несколько вопросов по интересующей нас теме.

— Часто ли отказываются от хронически больных детей социально устроенные женщины?
— Иногда чаще, иногда реже – не каждый год бывает много детей с тяжелыми неврологическими проблемами. Но если такие дети появляются, их редко забирают домой. Не каждый хочет иметь дома инвалида. В том числе вполне социально устроенные женщины. Отказываются, например, от детей с синдромом Дауна. А дети с синдромом Дауна – такие же дети, как и любые другие, просто к ним нужен другой подход. У меня на отделении на сегодняшний день лежит один такой ребенок – он даже без порока сердца, и все равно от него отказались.

— Вы или ваши коллеги в каком-либо случае можете порекомендовать женщине отказаться от ребенка?
— Никогда. Мало того, я категорический противник любых отказов. Ребенок должен жить в семье. Даже если он тяжело болен, уход за ним должна осуществлять его семья.

— Часто те, кто советует женщине отказаться от ребенка, говорят ей: «Родишь другого, здорового». Как вы это прокомментируете?
— А где гарантия, что следующий ребенок будет здоровым?

— Если отказываются, то чаще временно или навсегда?
— Есть очень приличные люди, которые переживают психологические травмы и не сразу принимают ситуацию. Если люди уже приняли решение отказаться от ребенка, я предлагаю им написать отказ на шесть месяцев. Надо же дать родителям шанс что-то переосмыслить. Больной ребенок живет в Доме малютки, а родители его живут дома. Я считаю, что это неправильно, но это мое мнение, я никому его не навязываю.

— Часто ли родители забирают детей из Дома малютки после временного отказа?
— Забирают нечасто. Но я знаю очень многих людей, которые, написав временный, а затем и полный отказ от своего ребенка все равно участвовали в его жизни.

Дети-инвалиды и их родители – одни из самых слабозащищенных членов нашего общества, а значит, обращать на них пристальное внимание должны не только государственные структуры, но и само общество, то есть обычные граждане. Данный материал – не журналистское расследование, а повод поразмыслить над явно существующей проблемой. Предоставим читателю самому решать, чьи заявления здесь заслуживают большего доверия. Надо сказать, что само предложение родителям отказаться от ребенка (сколь бы навязчиво оно ни делалось) не наказуемо ни уголовно, ни административно, так что материальную заинтересованность родителей можно смело исключить.

Игорь ЛУНЕВ

Тема "ребенок в детском доме" очень непроста и требует самого серьезного внимания. Проблема часто не до конца осознается обществом. А между тем, обитателей детских домов в нашей стране с каждым годом всё больше. Статистика утверждает, что число беспризорников в России достигает сейчас двух миллионов. А количество обитателей детских домов увеличивается примерно на 170 000 человек в год.

Лишь в последнее десятилетие таких учреждений стало в три раза больше, чем раньше. Обитают в них не только фактические сироты, но и маленькие инвалиды, брошенные родителями, отобранные у алкоголиков, наркоманов и осуждённых. Есть специальные закрытые учреждения для тех, кто родился с врождёнными пороками, или такая форма, как детский дом-интернат для умственно отсталых детей. Условия жизни и содержания там не афишируются, и общество предпочитает закрыть на это глаза.

Как живут дети в детских домах

То, что творится в подобном замкнутом пространстве, по свидетельствам очевидцев, мало напоминает нормальные человеческие условия. Организации, спонсоры и просто неравнодушные люди пытаются сделать всё, что в их силах, чтобы помочь таким детям. Они собирают деньги, финансируют поездки, организуют благотворительные концерты, закупают для сиротских учреждений мебель и бытовую технику. Но все эти, несомненно, благие дела направлены на улучшение внешних условий существования сирот.

А между тем, проблема детей в детских домах намного серьезнее, глубже, и заключается она в том, что, создав таким воспитанникам человеческие условия, накормив, обогрев и отмыв, мы не решим главные проблемы - отсутствия любви и личного индивидуального общения с матерью и другими родными, близкими людьми.

Государственное воспитание - гарантии и проблемы

Решить данную проблему только деньгами невозможно. Как известно, оставшиеся без родителей дети в нашей стране попадают под опеку государства. В России форма воспитания сирот главным образом существует в виде государственных крупных детских домов, каждый из которых рассчитан на число проживающих от 100 до 200. Преимущество государственной системы обеспечения заключается, главным образом, в социальных гарантиях - получении собственного жилья по достижении совершеннолетнего возраста, бесплатном втором образовании и так далее. Это - несомненный плюс. Но если говорить о деле воспитания, то, по большому счёту, государству оно не под силу.

Неумолимая статистика свидетельствует - не более десятой части выпускников детских домов, став взрослыми, находят себе достойное место в социуме и ведут нормальную жизнь. Почти половина (около 40%) становятся алкоголиками и наркоманами, столько же совершают преступления, а около 10% выпускников предпринимают попытки суицида. Отчего же такая страшная статистика? Думается, все дело в серьезных изъянах системы государственного воспитания сирот.

Детский дом - возраст детей и переход по цепочке

Построена такая система по принципу конвейера. Если малыш остался без родителей, ему суждено путешествовать по цепочке, переходя последовательно в ряд учреждений. До трех-четырех лет маленькие сироты содержатся в домах ребенка, затем их отправляют в детский дом, а по достижении семилетнего возраста местом постоянного жительства воспитанника становится школа-интернат. Отличается такое учреждение от детского дома наличием собственного учебного заведения.

В рамках последнего также зачастую существует разделение на младшую школу и старшие классы. И те и другие имеют своих учителей и воспитателей, располагаются в разных корпусах. В итоге в течение жизни детдомовские дети не менее трех-четырех раз меняют коллективы, воспитателей и среду сверстников. Они привыкают к тому, что окружающие взрослые - временное явление, и скоро будут другие.

По штатным нормативам на 10 детей приходится всего лишь одна воспитательская ставка, в летний период - один человек на 15 детей. Никакого реального присмотра или настоящего внимания ребенок в детском доме, конечно же, не получает.

О повседневной жизни

Другая проблема и характерная особенность - в замкнутости мира сирот. Как живут дети в детских домах? И учатся, и общаются они, круглосуточно варясь в среде таких же обездоленных. Летом обычно коллектив отправляют на отдых, где детям предстоит контактировать с такими же, как они сами, представителями других казенных учреждений. В результате ребёнок не видит сверстников из нормальных благополучных семей и не имеет представления о том, как общаться в реальном мире.

Дети из детского дома не привыкают к труду с малолетства, как бывает в нормальных семьях. Их некому приучить и объяснить необходимость заботиться о себе и о близких, в результате работать они не могут и не хотят. Им известно, что государство обязано позаботиться о том, чтобы подопечные были одеты и накормлены. Необходимости в собственном обслуживании нет. Более того, любая работа (например, помощь на кухне) под запретом, регламентированным нормами гигиены и техники безопасности.

Отсутствие элементарных бытовых навыков (приготовить еду, прибраться в комнате, зашить одежду) порождает самое настоящее иждивенчество. И дело даже не в банальной лени. Данная порочная практика губительно сказывается на формировании личности и способности решать проблемы самостоятельно.

О самостоятельности

Ограниченное, до предела зарегламентированное общение со взрослыми в условиях группы никак не стимулирует развитие ребенка в детском доме в плане самостоятельности. Наличие обязательного твёрдого распорядка дня и контроль со стороны взрослых отсекает всякую необходимость самодисциплины и планирования ребёнком собственных действий. Детдомовские дети с младенчества привыкают лишь выполнять чужие указания.

Как результат, выпускники казенных учреждений к жизни никак не приспособлены. Получив жилье, они не знают, как жить в одиночку, самостоятельно заботиться о себе в быту. У таких детей нет навыка покупки продуктов, приготовления пищи, грамотного расходования денег. Нормальная семейная жизнь для них - тайна за семью печатями. В людях такие выпускники совершенно не разбираются, и в результате очень и очень часто попадают в криминальные структуры или просто спиваются.

Печальный результат

Даже во внешне благополучных детских домах, где поддерживается дисциплина, не отмечено вопиющих случаев жестокого обращения, детям некому привить и дать хотя бы элементарные понятия о жизни в обществе. Такой расклад, к сожалению, порожден самой системой централизованного государственного воспитания сирот.

Педагогические задачи в детских домах чаще всего сводятся к отсутствию ЧП и широкой огласки. Сиротам-старшеклассникам объясняют права ребенка в детском доме и по выходу из него (на жилье, пособие, бесплатное образование). Но данный процесс ведет лишь к тому, что те забывают о всяких обязанностях и помнят лишь, что им все-все должны - начиная с государства и кончая ближайшим окружением.

Многие дети из детского дома, выросшие без духовно-нравственного стержня, склонны к эгоизму и деградации. Стать полноценными членами общества им уже практически невозможно.

Альтернатива есть...

Выводы печальны: большой государственный детский дом-интернат в качестве формы воспитания сирот целиком и полностью доказал свою неэффективность. Но что можно предложить взамен? Среди специалистов считается, что оптимальным для таких детей может стать лишь усыновление. Так как только семья может дать то, чем ребенок в детском доме обделён в казенной среде.

Знающие не понаслышке о жизни в приемных семьях твердо уверены в необходимости государственной помощи людям, решившимся на подвиг воспитания чужого ребенка-сироты. Таким родителям необходима поддержка государства, общества и церкви, так как у приемных родителей с их нелегкими обязанностями всегда масса проблем и сложных вопросов.

Имеются патронатные семьи, способные заменить детский дом-интернат. При этом государство платит родителям зарплату, и никакой тайны усыновления не существует - сирота знает, кто он и откуда. В остальном же такой воспитанник - полноправный член семьи.

Еще вариант

Другая форма организации жизни сирот - семейный детский дом. По такому пути часто идут негосударственные заведения подобного типа. Жилые помещения там могут быть поделены на отдельные квартиры, "семьи" состоят из 6-8 детей, мамы, официально назначенной на эту должность, и ее помощницы. Дети все вместе и по очереди заняты покупкой продуктов, готовкой и всеми необходимыми домашними делами. Ребенок в детском доме подобного типа ощущает себя членом большой дружной семьи.

Также интересен опыт детских деревень SOS, в устройстве которых реализована модель воспитания педагога из Австрии. В нашей стране имеются три подобных деревни. Цель их - также максимально приблизить условия жизни воспитанников к семейным.

Кроме того, существуют детские дома малокомплектного типа. Устроены они по образу и подобию обычного казенного учреждения, но число детей там значительно меньше - порой не более 20 или 30 человек. В таких масштабах обстановку гораздо проще сделать домашней, чем в огромном интернате. Ребенок в детском доме такого типа посещает обычную школу и общается с ровесниками из нормальных семей.

Спасет ли православная церковь?

Многие воспитатели и общественные деятели считают, что к работе в государственных детских учреждениях следует привлекать представителей церкви, ведь каждый человек нуждается в пище для души, наличии нравственных идеалов и формировании моральных устоев. Сиротам, лишенным родительского тепла, это нужно вдвойне.

Именно потому православные детские дома могли бы оказаться островком спасения для таких детей в современном мире бездуховности и отсутствия каких-либо ориентиров. Созданное при храме подобное учреждение воспитания обладает и другим важным преимуществом - церковная община неким образом способна заменить детдомовцу отсутствующую семью. В приходе воспитанники заводят друзей, укрепляют духовные и социальные связи.

Не все так просто

Почему же такая форма, как православный детский дом до сих пор не получила широкого распространения? Проблема - в наличии множества сложностей самого разного характера - юридических, материальных, дефицита воспитательских кадров. Финансовые проблемы - прежде всего, в отсутствии необходимых помещений. Даже самый скромный приют потребует отдельного здания или его части.

Благотворители также не слишком охотно выделяют средства на финансирование подобных проектов. Но даже если спонсоры находятся, бюрократические сложности при регистрации таких приютов практически непреодолимы. Многочисленные комиссии, от решения которых зависит получение разрешения, придираются к малейшим отклонениям от существующих формальных инструкций, притом, что большинство финансируемых государством больших детских домов существует на фоне великого множества серьезных нарушений, в том числе и юридических.

Получается, что церковный детский приют возможен лишь в условиях нелегального существования. Государством не предусмотрено никаких правовых актов, способных регламентировать воспитание церковью детей-сирот, и, соответственно, оно не выделяет на это денег. Без централизованного финансирования (лишь на деньги спонсоров) существовать детскому дому трудно - практически нереально.

О денежном вопросе

Финансируются же в нашей стране лишь государственные учреждения, в которых, согласно Закону об образовании, воспитание должно быть светским. То есть устройство храмов под запретом, обучение детей вере не дозволяется.

Насколько экономически эффективны детские дома? Содержание детей в государственном учреждении влетает в копеечку. Ни одна семья не тратит на детское воспитание сумму, которая выделяется на него в детдоме. Она составляет около 60000 руб. ежегодно. Практика показывает, что эти деньги расходуются не слишком эффективно. В той же патронатной семье, где эта цифра втрое меньше, дети получают всё необходимое и, сверх того, так нужную им заботу и опеку приемных родителей.

О морально-этической стороне дела

Еще одна серьезная проблема детских домов - отсутствие квалифицированных и ответственных воспитателей. Такая работа требует затрат огромного количества душевных и физических сил. Она в прямом смысле слова предполагает самоотверженное служение, ведь зарплаты у педагогов просто смешные.

Часто в детские дома идут работать, по большому счёту, случайные люди. У них нет ни любви к подопечным, ни запаса терпения, столь необходимого в работе с обездоленными сиротами. Безнаказанность воспитателей в закрытой детдомовской системе приводит к искушению бесконтрольно командовать, упиваясь собственной властью. Порой дело доходит до крайних случаев, которые, время от времени, попадают в печать и СМИ.

Очень сложный вопрос о телесных наказаниях, которые находятся под официальным запретом, но существование их и, более того, широкая практика применения на самом деле - ни для кого не секрет. Впрочем, данная проблема характерна отнюдь не только для детских домов - это головная боль всей современной воспитательной системы.

Дома своих двое, и наблюдать за сиротами — не лучшее из существующих занятий. Хочешь ты того или не хочешь, чувствуешь ли какую-то вину или нет, но сердце начинает болеть, а совесть — мучить не на шутку. Но жизнь распорядилась по-своему... Я, учительница математики, не сработалась с директором школы, да и сынишка хворал, заставляя постоянно сидеть на больничных. И мне пришлось пойти в детский дом, намереваясь поработать тут только до той светлой поры, пока не устроюсь в другую школу. Сотрудников в детском доме всегда не хватало: мало кто имеет столько душевной доброты, чтобы изо дня в день находиться рядом с самым печальным человеческим горем — детьми, которых предали и бросили собственные родители.

Но прошло более двадцати лет , а я все еще тут, в детском доме, и уже не хочу покидать этих малышей. В тот день перед работой я должна была зайти в районную больницу, где лечились несколько наших воспитанников. Набрала конфет, печенья — не с пустыми же руками идти! Из приемного отделения раздавался надрывный детский плач. Так рыдают новенькие... Я могу отличить этот плач от тысяч других интонаций и нюансов обычных детских слез. Все равно, какого возраста новые сироты. Только они так горько плачут, и в каждом их всхлипе — страшное открытие. Кажется, будто ребенок говорит:
«Почему я один?! Где мама?! Позовите ее! Передайте, что мне плохо без нее». Так и было. В приемном отделении нянечка возилась около маленькой кроватки. Я склонилась над заплаканной крохой: на вид месяцев десять-одиннадцать, аккуратненькая домашняя распашоночка... Не похожа на дитя неблагополучных родителей. Детей алкоголиков или наркоманов я определяю мгновенно.

У них испуганные глаза , синеватая кожа, страшный аппетит после домашних голодовок. Они очень нервные, часто с психическими или физическими отклонениями. Этот малыш совсем из другой категории: или с родителями случилась беда, или молоденькая девочка родила его вне брака и не справилась с ролью одинокой матери.
Новое приобретение, — отчиталась нянечка. — Зовут Эльвира Ткаченко.
Эльвира... Я вспомнила, как шокировали меня поначалу диковинные или очень редкие имена, которые давали своим детям люди, бросившие их. Анжелики, Оскары, Эдуарды, Констанции и Лауры... Может, так глупо и неуклюже горе-родителям хотелось украсить жизнь своих бедных отпрысков?

Я не могла найти другого объяснения этому странному и печальному явлению. Детдомовские «Анжелики» не походили на знаменитую героиню романов Анны и Сержа Голон, «Лаур» не ждали страстные Петрарки, и вряд ли «Констанции» будут испытывать неистовые любовные порывы д"Артаньянов... По-другому складывалась их жизнь, отмеченная тоскливой печатью раннего сиротства.
— Ткаченко? — переспросила я и похолодела. — Господи, этого не может быть! Можно взглянуть на ее документы? Ошибка исключалась. Не однофамилица, не сестра... Бумаги свидетельствовали о том, что мать девочки, Ульяна Ткаченко, в состоянии нервного срыва доставлена в психиатрическую лечебницу. Я схватила телефонную трубку и позвонила приятельнице из отдела опеки и попечительства. Мария Михайловна должна была точно знать, что произошло.
— Маша? Это Зоя. В больницу сегодня девочку привезли... Эльвира Ткаченко. Я очень хорошо знаю маму малышки. Ее зовут Ульяна Ткаченко. Пожалуйста, не могла бы ты мне рассказать, что с ней случилось? — Ой, Зоя, это ужасно! Видать, я никогда не привыкну к этим кошмарам. Нет, нет... Никакой аморальщины, никакой поножовщины... Мне известно немного. Соседи обратили внимание на непрерывный надрывный плач ребенка в течение двух суток, вызвали милицию и «скорую». Дверь пришлось ломать... Мать сидела на полу и держала в руках какую-то смятую бумажку. Потом удалось выяснить, что это было письмо.

На окружающих абсолютно не реагировала . Врачи говорят, что в таком состоянии она пробыла очень долго. Да это и по ребенку было видно: девочка была совершенно мокрой, холодной и голодной. Ползала по полу рядом с чокнутой. Вот и все. Мать отправили в психиатрическую больницу, ребенка — в детскую. Будем выяснять, где отец малышки. — Спасибо, Маша, — выдохнула я и с ожесточением взялась за работу. Это лекарство проверено годами. Если сердце вдруг сжималось, дышать становилось тяжело, и выхода не наблюдалось в обозримом будущем, я старалась окунуться в работу. В какую-нибудь. Помогало. Но сегодня мысли неотступно возвращались к Уле, Ульянке, Ульяне Ткаченко, чья дочка лежит сейчас в приемном отделении детской больницы и непрерывно горько плачет. Я прекрасно помню личико Ули, когда она впервые переступила порог детского дома. Ей было четыре года. Огромные перепуганные глаза, сжатые в кулачки тоненькие ручки. Она собиралась по-настоящему обороняться от новой беды, которая на нее свалилась. Кроха привыкла к этой необходимости, находясь в постоянном страхе от буйств родителей-алкоголиков. Но это уже в прошлом. На глазах малышки они упились до смерти техническим спиртом. Девчушка очутилась у нас, поскольку ближайшие родственники... просто-напросто отказали ей в заботе.

Но сердцу не прикажешь . Как ни старалась я относиться ко всем детям заботливо и ровно, но Ульянка нравилась мне больше других. Удивительно, но в этой девочке из неблагополучной семьи было столько житейской мудрости, доброты, сердечности, невероятной целеустремленности. Как-то мы с малышами готовились к праздничному утреннику, а Уля сидела и неотрывно смотрела куда-то за окно своего вынужденного сиротского дома.
— О чем размечталась, Ульянка? — вырвалось у меня, хотя я помнила неписанное правило: ни в коем случае нельзя спрашивать этих детей об их мечтах. Табу! Ибо знаем ответ наперед. Только одна мечта у всех сирот, да и та — почти всегда несбыточная. Фата-моргана.
— Я мечтаю, чтобы здесь не быть, — ответило пятилетнее дитя. — Я мечтаю, что у меня будет мама, папа, братики и большая собака. Я хочу свой дом!
Я прижала ее к себе и стала увлеченно что-то рассказывать, чтобы отвлечь. Но сделать это было просто невозможно.

Как-то ночью я услышала в спальне шорох и подошла к ее кроватке. Девочка лежала с широко открытыми глазами, из которых текли крупные слезы.
— Почему ты не спишь, Улечка?
— Тетя Зоя, заберите меня к себе, — прошептала она. — Я буду все делать у вас дома, буду послушной. И ваших детей я не буду обижать. Они ведь не злые? И муж у вас, наверное, самый добрый на свете. Давайте, я стану вашей дочкой. Детям нельзя без дома. Ведь, правда?
— Ты так не любишь наш общий дом? — спросила я, наученная опытом общения именно на эту тему. — Мы собрали деток, о которых некому заботиться, и стараемся, чтобы вам тут было хорошо... Ульяна никак не отреагировала на мои слова, и я продолжила еще убедительнее.
— Ну, подумай: нас всего двадцать воспитателей и нянечек, а вас больше сотни. И новые детки к нам приходят. Ты же видишь, правда, Улечка? Смогли бы мы вас любить, если бы вы были в разных местах? Нет! Мы бы ни за что не успели, и кто-то бы остался голодным или попал в беду. Нет, мы с тобой должны жить вместе: тут, в нашем общем доме. Заботиться друг о друге, помогать...
— Я люблю тут всех: и детей, и воспитательниц, и нянечек... — она смотрела на меня, и из ее глаз продолжали градом катиться слезы. — Но мы никому не скажем, что вы заберете меня. Я хочу быть только вашей дочкой. Можно?
— Тогда я буду видеть тебя меньше, чем сейчас. Ведь я все время тут. Спи, Улечка. Завтра у нас масса интереснейших дел, — мягко уговаривала я ребенка.
— Значит, не заберете, — упавшим голосом сказала Ульянка и отвернулась.

Я старалась уделять очень много внимания этой трогательной девочке. И запомнила ее именно такой: маленькой, хрупкой, с огромными глазищами... В нашем детском доме содержались дети-дошкольники, и когда Уле исполнилось семь, ее отправили в другое учреждение для сирот. Школа-интернат находилась в районном центре, километров за сто от города. Мы обещали друг другу писать. Автобус стоял у порога, а она рыдала, обхватив меня тонкими ручками. — Я буду все время писать, тетя Зоя... Вы только не забывайте меня, только не забывайте! Я буду писать, — все твердила она, как заклинание.
— Ну конечно, — говорила я девочке, делая невероятные усилия для того, чтобы не разрыдаться. — Ты должна писать мне, потому что я волнуюсь и хочу, чтобы ты обязательно выросла счастливой, несмотря ни на что. — Я буду счастливой. Обещаю вам... Как она старалась! Ее частые наивные письма... Я храню их до сих пор. Вот Уля в первом классе. Кривые буковки, строчка ползет. «Дорогая тетя Зоя. Можно, я буду называть вас мамой Зоей? Я учусь хорошо. Скоро я вырасту. У меня будет свой дом, и я приглашу вас в гости». Ах ты, бедолага. И так в каждом письме.

Мой дом... Когда Уля окончила девять классов, она уехала еще дальше, в соседний райцентр. Поступила в профтехучилище, училась на портниху. Размашистый почерк, веселые слова... «Здравствуй, мама Зоя! Я меня уже есть своя кровать! Ты понимаешь? Своя собственная настоящая кровать! Я купила ее на распродаже старой мебели, потратила всю стипендию. Придется поголодать, но разве это важно? Я лежу на своей кровати и мечтаю. Скоро я стану настоящей портнихой, смогу шить все: и одежду, и постельное белье, и даже вещички для малышей. Девчонки говорят, что хорошие портнихи всегда много зарабатывают. Я обещала тебе, мама Зоя, что стану счастливой, поэтому у меня много дел. Вот справлюсь с ними, и у меня появится свой дом. Готовься ко мне в гости».

Она была одержима этой мечтой , и ничто не могло остановить ее маленького храброго и изболевшего сердечка. Оно билось отчаянно, только бы вырваться из страшного сиротства и одиночества. А потом она встретила этого Роберта. Я тогда еще и в глаза его не видела, но что-то неуловимо тревожное витало в письмах Ули, и я очень волновалась. «Мама Зоя! У меня теперь есть молодой человек. Он меня очень любит, а я без него просто жить не могу. Теперь я, наконец, верю, что у меня, вернее у нас с Робертом, будет свой дом, семья, ребенок. Хочу, чтобы у моего ребенка была самая счастливая судьба, и он никогда не повторил бы мою. Даже не знал бы, что это такое: ощущать себя «худшим». Роберт говорит, что я слишком требовательная, что нужно смотреть на жизнь проще. Но он просто не пережил того, с чем столкнулись в жизни мы с вами, мама Зоя! Мы-то знаем, что хуже всего, когда тебя предают... Я смогу выдержать любые испытания. Но только не предательство! Если в жизни меня еще хоть кто-нибудь бросит, как ненужную вещь, я сойду с ума. Мы ведь с вами понимаем, что предательству нет никакого прощения...» Она так и писала — «мы с вами», и я в очередной раз дивилась мудрости этой хрупкой девчушки. Она одна смогла понять, что и нам, воспитателям, невыносимо сложно ежедневно кровоточить сердцем, успокаивая рыдающих от тоски несчастных сирот.

Наконец-то пришел день , когда я увидела Улиного избранника. Она позвонила мне домой и звенящим от счастья голоском прокричала:
— Мама Зоя! Я выхожу замуж! Без вас свадьбы не будет, потому что вы самая долгожданная гостья. Мы с Робертом ждем вас! Ты обязательно должна увидеть, какое красивое подвенечное платье я себе сшила! В нем я такая красавица, прямо как артистка!
И я поехала. Мыс Улей не виделись двенадцать лет, и если бы не фотографии, которые она слала мне изредка, я никогда бы не узнала в этой высокой красивой девушке свою воспитанницу. Рядом с ней — мужчина лет сорока с хмурым лицом. Лысоват, полноват, бегающие глазки. Ох, сиротка, куда ты смотрела?! Но она, казалось, не замечала всего этого. Ее взгляд на будущего супруга выражал восхищение. Я не стала говорить Ульянке о своих подозрениях. Да и как бы это выглядело? Девочка влюблена по уши, глаза сияют, а я ей буду нашептывать о своих интуитивных ощущениях? Этим я сделаю только хуже, ведь так она может подумать, что я хочу разрушить ее счастье. А я для нее самый близкий человек... Но Роберт мне все равно не нравился, хоть убей! Да и поздно было что-то говорить, советовать: Ульянка в свадебном платье уже подписывает документ и становится законной женой этого подозрительного, по моему мнению, типа. Хотя она и сохранила свою девичью фамилию. «Так вы меня не потеряете», — смеясь, Ульянка объяснила мне свой поступок.

После свадьбы письма от Уленьки стали приходить гораздо реже. Они были короткими, нервными и нарочито оптимистичными. Но в них — нет-нет, да и проскакивали тревожные вопросы, на которые я, несмотря на свой жизненный опыт, не всегда могла ответить: «Мама Зоя! Теперь у меня есть свой дом. То, о чем я мечтала всю свою жизнь, наконец-то сбылось. Но мне почему-то не очень радостно. Оказалось, дом — это не все, что нужно человеку для счастья. Даже наоборот. Дом — не главное. Иногда хочется жить с любимым человеком под вечнозеленым кустом, только бы знать, что любовь не покинет тебя никогда. Неужели люди не понимают этого?» Самые радостные, но в то же время самые тревожные письма от Ульянки приходили в то время, когда она ждала ребенка. «Мама Зоя! Я скоро сама стану мамой. У меня кружится голова от счастья, когда я прикладываю руку к животу и чувствую постукивание ножками малыша. Я уверена, что женщина, которая испытывает блаженство от этого простого факта, никогда не бросит своего ребенка. Может, моя настоящая мама потому и пила всю свою жизнь, что не прикладывала руку к животу, когда носила меня под сердцем. Я разобьюсь, но мое солнышко никогда не попадет в детский дом!

Я специально не интересуюсь полом ребенка заранее: жду от природы сюрприза. И хотя Роберт категорически хочет только мальчика, я думаю, что будет девочка. И даже имя я ей уже придумала! Моя крошечка будет самой-самой лучшей»! Горе... Какое горе! Я бережно складываю ее письма и вспоминаю личико маленькой Эльвиры. Как ты похожа на свою мать, солнышко! Те же огромные глаза, та же добрая улыбка. И что самое страшное — ты даже не понимаешь, что можешь стать сиротой. Как боялась этого твоя сильная и такая хрупкая мама! ...Мне не нужно было узнавать, в какой больнице лежит Ульянка.
«Психушка» — одна на весь наш район! Строгая медсестра провела меня по пахнущему хлоркой коридору, открыла серо-белую дверь... Да, это Ульянка! Она неподвижно смотрела в одну точку, не обращая никакого внимания на все, что происходит вокруг. В руках — скомканный лист бумаги.

Я пыталась взять у нее из рук этот лист , но она зашлась диким плачем и прижала бумагу к себе, испуганно озираясь вокруг, словно боясь, что отберут не просто листок бумаги, а саму жизнь...
— Невозможно забрать, — пожаловалась пожилая медсестра. — Только эта бумажка ей и нужна, бедной! Вот так сидит целыми днями и держит ее в руках.
— А что там? — спрашиваю я.
— Да письмо от мужа. Всего несколько строчек. Когда она спала, то мы осторожно письмо забрали и прочитали. Мужики — сволочи. Ейный мужичок пишет: «Пропади ты пропадом, сирота приблудная! Жить с тобой не буду! Не ищи меня! Роберт». И что это за Роберт такой ей попался? Может, певец, какой?
— Какой певец?! Стервец! — выкрикнула я резко, пытаясь скрыть, внезапно набежавшие слезы. — Вы лучше скажите: что врачи говорят? Она выздоровеет? Может быть, нужны какие-то лекарства, помощь... Я все сделаю, только бы ей стало легче. У нее ведь дочка...
— Плохое говорят, — призналась медсестра. — Что тут ей, бедняге, жить до конца века. Ну, если, конечно, чуда не произойдет. Оно ведь по-всякому может быть. Я здесь давно работаю. Повидала. Вот есть вроде легкие больные, а торчат годами, а есть такие, что на волоске от смерти, но выкарабкиваются...

Вот оно, твое счастье, Улечка! Не выдержала, что тебя снова бросили, предали... А как же дочка? Почему в тот момент уснула твоя мудрость? Почему ты не сберегла себя для крохи? Она ведь теперь как раз там, где ты меньше всего хотела ее видеть! Неужели о такой судьбе для своей малышки ты мечтала и молила высшие силы, чтобы уберегли ее от беды?
Я вернулась домой и, захлебываясь рыданиями, все рассказала мужу. Описывала сложную судьбу своей воспитанницы, вспоминала все ее испытания с самого рождения. И в голове у меня медленно созревал план. Закончив исповедь, я решительно ему сказала:
— Хочу забрать ее дочку домой. Нельзя по-другому. Не могу... Это мой долг.
— Забирай, конечно, мы справимся, — ответил муж и обнял меня, а я с новой силой разрыдалась ему в плечо.
Ну почему бедной Уле не встретился на пути такой надежный и сильный человек, как мой муж? Почему судьба подбросила ей этого подлеца Роберта? За что, за какие грехи? Утром я рассказала трагическую историю Ули главврачу детской больницы. И та разрешила забрать Элю домой в тот же день, сказав:
— Под твою ответственность, Зоя. Документы начни оформлять сегодня. Если кто-то из отдела опеки и попечительства узнает, что я отдала тебе девочку без документов, без отказной отца, я лишусь работы. И ты тоже. Еще и в суд подадут.
— Сегодня же! — поклялась я, но начала не с этого. Тут же отвезла Эльвиру домой, где мои уже взрослые дети и муж не отходили от малышки ни на минутку. А сама помчалась в «психушку» к Уле.
— Да зря вы каждый день мотаетесь, — пожалела меня медсестра. — Как сидела, так и сидит. Никаких изменений.
— Мне очень надо, — попросила я. Ульянка сидела в той же позе, что и день назад.

Раскачивалась из стороны в сторону , смотрела мимо меня в только ей ведомую даль и сжимала в руке письмо. Я наклонилась к ней, погладила по голове и прошептала как заклинание:
— Ульянка! Доченька ты моя! Эльвира не попала в детский дом. С ней все в порядке. Она живет теперь у меня дома и очень ждет тебя! Скорее выздоравливай, мамочка! Ты нам очень нужна... Я буду приходить к тебе, и рассказывать про дочку, а ты набирайся сил. Мы теперь семья... Ульянка все так же раскачивалась, но мне показалось, что в уголках ее огромных глаз блеснули слезы. Нет, девочка моя! Не сдавайся! Твое счастье, розовощекое и улыбчивое, ждет тебя. Ты сумеешь! Ты выбросишь гнусное письмо и обязательно вернешься... А мы будем тебя ждать! Я верю, чудо произойдет!

За последнее несколько лет в России возросло количество семей, желающих усыновить ребенка, подарить ему свою любовь и заботу.

Это очень радует. Ведь таким образом, можно уменьшить количество детей, которые остались без попечения родителей и проживают в сиротских домах по всей стране.

Младенцы, от которых отказались мамы и близкие родственники, к сожалению, явление распространенное.

Как усыновить ребенка из дома малютки — довольно болезненный и ответственный вопрос .

Ведь принимая на себя все тягости проблем воспитания малыша, люди не всегда осознают, что эта юридическая процедура изменит их жизнь навсегда. Для бездетных пар — это шанс стать настоящими родителями.

По данным статистики 2020 года, среди усыновляющих есть такие пары, которые уже имеют своих детей. При этом они просто хотят спасти малышей, стать им поддержкой и настоящей семьей.

Такие люди отдают свои силы, средства и любовь маленькому ребенку, чтобы изменить его судьбу, забрав из дома малютки.

Усыновление — это длительный и сложный процесс. Для него требуется много сил. Преодолеть все преграды помогает только желание оказаться рядом с малышом, не бросить его на полпути, не подвести.

Очень важно, чтобы потенциальным родителям не мешали заведомо неверные представления о малыше. Усыновители должны полюбить его, как родного не за какие-то конкретные качества, которых может в нем не оказаться, а без всяких условий.

После усыновления, как ребенку, так и родителям требуется время, чтобы создать новый порядок в жизни. Следует понимать, что малыш не всегда будет вести себя так, как от него ожидается.

Если потенциальные родители будут подготовлены к встрече, и не будут создавать иллюзий по этому поводу, то не окажется и разочарований.

Мотивов, которые побуждают к усыновлению, может быть довольно много. Делается это не от скуки, а от сложившейся жизненно сложной ситуации.

Среди них выделяют такие:

Женщина не может сама родить из-за болезни, но хочет сделать приятное мужу, чтобы он почувствовал себя полноценным отцом, а она мамой.
Мужчина и женщина хотят сделать счастливые сироту из приюта.
Чувство неполноценности людей, которые сами не могут иметь детей.
Желание воспитать наследников, чтобы они могли позаботится о родителях в старости тогда, когда наступит немощность.
Дочь родила малыша в очень раннем возрасте и ее родители хотят оставить дите в семье, но чтобы не пострадала репутация дочери, сами желают стать родителями для своего внука.
Потенциальные родители хотят дать ребенку, потерявшему своих родных, любовь и заботу.
Состоятельные люди хотят вырастить наследника своего имущества.

Желание взять ребенка из дома малютки объясняется тем, что проще всего воспитать именно кроху, который не имеет пока ни памяти, ни навыков, ни привычек.

Большинство родителей думает, что у такого ребенка можно сформировать характер по своему желанию.

Все дома малютки работают на основании Постановления Минздрава «Положение о доме ребенка» и определенной инструкции о приеме и выписке малышей. В такие учреждения чаще всего попадают сироты и «отказники» .

Несовершеннолетние мамы, студентки, предпочитающие доучиться, наркоманки, зависимые от алкоголя, бросают своих детей и совершенно не задумываются о их будущем.

Супружеские пары, у которых не может быть детей по медицинским показателям, становятся в очередь, чтобы дать им хорошее воспитание, обеспечение, любовь и заботу. Поэтому, прежде всего, следует разобраться, как взять ребенка под опеку из дома малютки.

Данная процедура довольно сложная и длительная. Усыновление ребенка из дома малютки нужно начинать из получения разрешения на усыновление о органах опеки.

Для начала необходимо сходить туда и написать заявление о желании стать родителями маленького ребенка. В органах опеки дадут список документов, которые нужно собрать.

Кроме того, требуется сделать следующее:

пройти медицинское обследование;
дождаться органов опеки, чтобы они проверили условия жизни потенциального родителя;
пройти курсы приемных родителей;
получить заключение о возможности усыновления.

Если граждане хотят взять девочку или мальчика из дома малютки, им придется ждать, когда придет их очередь и только потом они смогут ознакомиться с базой данных на младенцев.

Но выбирать ребенка следует не по собственным представлениям, которые сложились: чтобы были глаза определенного цвета, вьющиеся волосы, прямой нос и не торчащие уши. Ребенок должен показаться родным и близким.

После выбора крохи, нужно ознакомиться с его данными:

Узнать причину, по какой малыш оказался в таком положении.
Кем были его родители.
Какое состояние его здоровья.

Очень похвально, когда люди готовы взять больного ребенка, лечить его и воспитывать. Но в любом случае, нужно требовать тщательного обследования малыша перед усыновлением.

Трехлетний ребенок в состоянии сам рассказать, что у него болит и где. Из этого можно сделать выводы правильно ли он мыслит, развивается физически и интеллектуально, нет ли психических отклонений.

У малыша, которому только 2 месяца, все болезни и отклонения в развитии выявить могут только врачи. В домах малютки обследование крох должно проводиться бесплатно.

Если работники учреждения будут требовать деньги, усыновители имеют полное право заявить в прокуратуру. Туда можно обратиться при выявлении ужасных условий жизни малышей или плохого обращения с ними персонала.

В судебной практике были такие случаи, когда по обращению потенциальных родителей, что приехали в дом малютки знакомиться с малышом, проверки обнаруживали злоупотребление медицинского и педагогического персонала, нарушение гигиены и санитарии, безответственное отношение к малышам.

После того, как родители определяются с выбором, они должны сообщить оператору, который давал им направление в этот дом малютки. Таким образом, он будет осведомлен о том, что люди усыновляют или удочеряют кроху и уберет сведения о ней из банка данных.

Затем следует снова обратиться в органы опеки, они помогут подготовить необходимые документы в суд . В соответствии с законодательством РФ, усыновление устанавливается только органами суда.

Выяснив с помощью органов опеки и попечительства, какие документы нужны для усыновления ребенка из дома малютки, следует обязательно снять копии паспорта каждого из супругов и свидетельства о регистрации брака.

Итак, в суд нужно представить такой перечень бумаг:

Заявление, в котором должны быть данные будущих родителей, данные малыша и бросивших его биологических родителей. В заявлении нужно указать, настаивают ли усыновители на изменении фамилии ребенка. Подается оно по месту регистрации малыша.
Копии документов, удостоверяющих личность.
Представить сведения о семейном положении — в браке или в разводе. Если усыновитель одинок, то свидетельство о рождении.
Заключение с медицинского учреждения о пригодности к усыновлению.
Согласие супруга или супруги, в случае, когда усыновление будет оформлено на кого-то одного.
Документ с места работы, что подтверждает уровень дохода каждого усыновителя.
Документ, свидетельствующий о наличии собственного жилья.

Органы опеки и попечительства должны представить документы о контактах потенциальных родителей с малышом . Но даже подготовив все необходимые бумаги, следует настроить себя, что усыновить здорового новорожденного малыша без очереди практически невозможно.

В большинстве случаев таких деток намного меньше, чем желающих усыновить. Ребенка постарше можно усыновить без очереди.

В 2020 году существует возможность выбрать ребенка в компьютерной базе данных. В России соединены более 50 банков в единую сеть. Таким образом, поиск малыша может занять всего несколько минут.

Но стоит учитывать, что чувства не поддаются логике. Вряд ли возможно узнать заранее, какого малыша смогут полюбить родители.

Новорожденный — неадаптированный к среде и неокрепший человек. Он требует много внимания и практически все время мамы. Тяжело обойтись и без помощи ее супруга — новоиспеченного папы.

То, что нужно для усыновления ребенка из дома малютки в России, почти не отличается от требований к усыновлению деток более старшего возраста. А именно:

Совершеннолетие обоих потенциальных родителей.
Наличие собственного жилья достаточной площади.
Наличие работы и обеспеченность постоянным доходом для нормального существования.
Отсутствие судимости за противоправные деяния, связанные с нанесением вреда здоровью человека.
Психическое и физическое здоровье.
Кандидаты не должны быть теми, кого лишили родительских прав или приемными родителями, что уже пробовали воспитывать детей и вернули их, а также опекунами, которых лишили этого звания.
Требуется отсутствие вредных привычек.
Разница в возрасте с малышом должна составлять не менее 16 лет.
Отсутствие гражданства США или других стран, где разрешены однополые браки.

Состояние своего здоровья необходимо подтверждать прохождением медицинской комиссии .

При соответствии всему вышеперечисленному и наличии необходимых документов, можно готовиться к судебному слушанию. На суде присутствуют усыновители, сотрудники органов опеки и прокурор.

Потенциальным родителям следует объяснить, почему они решили взять ребенка именно из дома малютки.

Необходимо привести убедительные доводы, поскольку прокурор должен понять, ребенок усыновляется ради его счастливого будущего, а не из каких-то расчетливых побуждений.

После того, как суд примет положительное решение по усыновлению, малыша можно забрать к себе домой и зарегистрировать в ЗАГСе. Усыновленные дети приравниваются к родным.

Поэтому законодательство РФ предусматривает выплаты для усыновителей в таких же размерах и сроках, что и для родителей в обычных семьях.

Усыновление малыша — нелегкий и длительный процесс. Но при огромном желании, сделать это возможно. Недавно родившегося кроху можно взять в роддоме или в доме малютки.

Самое главное, чтобы усыновители смогли полюбить этого ребенка, без каких-либо условий и стали ему настоящими родителями.